Обернувшись, он с удивлением увидел, что блондинка открыла глаза. Это действительно была кобыла: по крайней мере, здоровье у нее оказалось лошадиное. Рогозин торопливо двинулся к кровати, на ходу расстегивая брючный ремень.
Блондинка вдруг неожиданно села и выбросила перед собой ногу, целясь Юрию в пах. Она еще не совсем пришла в себя, и удар пришелся в бедро. Юрий выругался и навалился на нее всем весом, опрокидывая на кровать, прижимая изо всех сил, безжалостно подавляя слабое сопротивление, с треском срывая последний кружевной лоскуток. Оглушенная алкоголем и снотворным, блондинка отбивалась совсем слабо, но этого хватило для того, чтобы Юрий окончательно потерял голову. Он намеренно причинял ей боль, распластывая, вонзая жадные пальцы в податливую горячую плоть, накручивая на кулак крашеные волосы.
Блондинка принялась орать, словно ее режут.
— А-а-а-а-а! — вопила она. — Милиция! Кто-нибудь! Помогите! Люди, помогите!
В доме по-прежнему грохотала музыка. Если бы даже было тихо, никто из гостей не обратил бы внимание на доносившиеся с мансарды вопли. Но тут ему некстати вспомнилось, что форточка открыта, а через дорогу, в какой-нибудь сотне метров от дома Рогозиных, стоит дача полковника КГБ Жвирова. Если Жвиров сейчас на даче, дело может плохо кончиться. «Что же это, Валерий Константинович, — скажет Жвиров Рогозину-старшему при встрече, — сынок-то ваш совсем распустился. Шум, гам, музыка на весь поселок, баб каких-то всю ночь насиловали…»
— Молчи, сука, — яростно прохрипел Юрий и попытался зажать блондинке рот. Та цапнула его зубами — цапнула всерьез, до крови. Юрий одернул прокушенную ладонь, и блондинка снова завопила.
Юрий размахнулся и что было сил ударил ее кулаком по лицу. Голова девушки стукнулась о деревянную соску кровати. Блондинка завизжала, как циркулярная пика, и двинула его коленом в пах. Юрий озверел и принялся молотить ее кулаками по голове, забыв обо всем, помня только одно: эту тварь нужно заставить замолчать. Он схватил ее за волосы и несколько раз с силой ударил затылком о спинку кровати, слыша треск и не понимая, что именно трещит: дерево или кость.
Наконец блондинка замолчала, издав напоследок странный булькающий звук. Юрий некоторое время тупо разглядывал застрявшие между пальцами спутанные клочья ее крашеных волос. Он встал, отступил от кровати и посмотрел на свою жертву.
Все-таки она была чертовски красива. Тело у нее было белое, длинное, с крутыми бедрами, сильными, красиво очерченными икрами и высокой грудью, казавшейся еще выше и крепче из-за того, что девушка лежала на спине.
Рассыпавшиеся соломенные пряди скрывали изуродованное, разбитое и вспухшее лицо, руки и ноги были широко раскинуты. Юрию показалось, что подушка под ее головой изменила цвет с белого на красный, но он глянул туда лишь мельком: смотреть на ноги было интереснее. Как, черт возьми, широко она их раскинула! Будто нарочно, честное слово…
Постель оказалась сырой, и даже не сырой, а мокрой, но Юрия это не остановило. Его уже ничто не могло остановить.
…Все кончилось безобразно быстро, липко и буднично. Рогозин коротко застонал и в последний раз запустил скрюченные пальцы в крашеные соломенные пряди. Когда он вынул их оттуда, пальцы были красными и влажно поблескивали. Юрий перевел взгляд со своих окровавленных рук на лицо блондинки и только теперь заметил, что она не дышит. Некоторое время он боролся с желудком, пытаясь переварить это открытие, а потом опрометью бросился к дверям, но не добежал: на полдороге его вывернуло наизнанку. Он разогнулся, кряхтя и постанывая, подтянул штаны, оглянулся на кровать, и его снова вырвало.
— Сука, — проскулил он, садясь на пол. — Чертова трахнутая сука, что же ты со мной сотворила…
Через полчаса его нашел Баландин. Юрий по-прежнему сидел на заблеванном полу, вцепившись в волосы испачканными в крови руками, и, раскачиваясь из стороны в сторону, монотонно повторял:
— Сука… Ах, сука… Ну, сука…
Баландину хватило одного-единственного взгляда, чтобы все понять. Окоченевшее в неестественной позе тело на кровати, кровь на подушке и на пальцах Рогозина, запахи мочи, спермы и рвоты — все это говорило само за себя.
Мигом протрезвев, Баландин подскочил к приятелю, сгреб его за грудки и рывком поставил на ноги.
— Ты что наделал, студент?! — яростно прошипел он прямо в остекленевшие от скотского ужаса глаза Рогозина. — Ты что тут наковырял, сучье вымя?! Ты же ее замочил, недоумок!
— Зн…аю, — заикаясь, с трудом выговорил Рогозин. — Что будет, Баланда? — спросил он, с надеждой глядя в перекошенное лицо приятеля. — Что теперь будет, а?
— Тюряга будет, — ответил Баландин и с отвращением оттолкнул его от себя. — Ну и козел же ты, братуха. Нажрал плечи на папашиных харчах! Сила есть — ума не надо.
— Как — тюряга? — тупо переспросил Рогозин. В отличие от Баландина, он, казалось, с каждой минутой делался все пьянее. — Мне нельзя в тюрягу. У меня экзамены…
— Вот пидор, — возмутился Баландин. — Экзамены у него. Все, брат, сдал ты свои экзамены… Да погоди ты, не трясись Перестань выть, сука!!!
Рогозин испуганно замолчал и выпустил руку приятеля, за которую цеплялся, как утопающий за соломинку. Баландин задумался, хмурясь и кусая губы.
Наконец он вздохнул, приняв какое-то решение, и оглянулся на кровать. Лицо его досадливо сморщилось.
— Ладно, — сказал он со вздохом. — Черт бы тебя побрал… Какая баба была!.. Машина есть?
— Папашина «в-вольво» в гараже, — с запинкой откликнулся Рогозин.