Канаш неторопливо двинулся по улице, небрежно помахивая кейсом, который с виду казался пустым, а на самом деле весил гораздо больше, чем весят чемоданчики такого размера.
Валентин Валерьянович прошел квартал, свернул на проспект, дошел до площади и, быстро оглядевшись по сторонам, нырнул в арку, которая вела во двор старого восьмиэтажного дома, сложенного из желтого кирпича. Древний лифт, громыхавший внутри решетчатой шахты, доставил его на верхний этаж. Держа в правой руке свой чемоданчик, а в левой мокрый зонт, Канаш поднялся по последнему, самому короткому лестничному маршу и остановился перед ржавой стальной решеткой, которая перекрывала вход на технический этаж.
Покосившись через плечо на пустую лестничную клетку, Канаш поставил чемоданчик на ступеньку, аккуратно пристроил поверх него зонт и со звоном извлек из кармана связку каких-то металлических предметов, в которых без труда можно было узнать отмычки. Примитивный висячий замок, запиравший решетку, сдался без боя. Канаш вынул из внутреннего кармана пиджака плоскую масленку, снял с носика колпачок и аккуратно смазал петли решетки. После этого решетка бесшумно открылась, пропустив Валентина Валерьяновича наверх.
Обитая оцинкованной жестью дверь технического этажа оказалась незапертой. Канаш вступил под пыльные своды высокой двускатной крыши. Пыль покрывала здесь все без исключения поверхности — и горизонтальные, и наклонные. Она была нежной, пушистой и великолепно глушила шаги. На полу виднелась цепочка следов, оставленная, по всей видимости, человеком, которого Канаш посылал сюда на разведку позавчера.
Рама слухового окна заранее была заботливо протерта, чтобы Валентин Валерьянович не испачкал свой деловой костюм, коснувшись невзначай пыльного дерева. Под окном стоял крепкий тарный ящик — тоже чистый, почти новенький, очень надежный и как нельзя лучше подходивший для той цели, ради которой его сюда поставили.
Канаш сверился с поблескивавшим у него на запястье массивным хронометром, удовлетворенно кивнул и, положив свой кейс на ящик, открыл его, щелкнув кодовыми замками. Внутренность кейса была выстлана темно-красным бархатом. В бархатном ложе были сделаны специальные углубления, в точности повторявшие форму лежавших в них странных металлических предметов — каких-то трубок, скоб и других непонятных железяк, которые при всей своей непонятности производили, тем не менее, зловещее впечатление. Это были детали какого-то механизма, но какого именно, до поры оставалось загадкой.
Судя по поведению Канаша, для него здесь никакой загадки не было. Натянув на широкие кисти рук извлеченные из кармана черные хлопчатобумажные перчатки, он принялся быстро и сосредоточенно собирать хранившееся в кейсе устройство. Хорошо смазанная вороненая сталь маслянисто лязгала в его умелых руках, детали становились на место. Канаш справился со сборкой за тридцать с небольшим секунд, привинтил откидной приклад, надел на ствол длинный глушитель и укрепил на специальной рамке мощный оптический прицел. Отложив винтовку в сторону, Валентин Валерьянович вынул из углубления последнюю оставшуюся там деталь — объемистый пластиковый магазин на пятьдесят патронов, — положил его рядом с винтовкой и, поддев ногтями за края, вытащил бархатное ложе из кейса. Под обтянутой бархатом картонной формой лежали остроносые патроны в тусклых медных гильзах. Их было ровно десять штук — более чем достаточно для запланированной Канашом акции. Валентин Валерьянович вовсе не собирался вести продолжительные военные действия и, тем более, жертвовать жизнью во имя чего бы то ни было, хотя и надел с утра чистое белье. Просто у него была такая привычка: менять белье каждый день и всегда иметь патронов немного больше, чем могло потребоваться для дела. Он был в некотором роде фаталистом и старался всегда быть готовым ко всему: как к встрече с женщиной, которая окажется не против, так и к свиданию со смертью. Эта простенькая философия не раз выручала его в различных сложных ситуациях, и он не собирался ей изменять ни при каких обстоятельствах.
Зарядив магазин, Канаш со щелчком загнал его на место, поднял винтовку к плечу и осмотрел площадь через прицел. Человека, которого он дожидался, нигде не было видно.
Респектабельный шеф Чека Валентин Валерьянович Канаш забрался на этот пыльный чердак для того, чтобы собственноручно застрелить Баландина, который оставил его с носом и чуть не убил три дня назад. Лежа дома и глотая рекомендованное врачом теплое питье, Канаш пораскинул мозгами и решил не прибегать к услугам Аполлоши. Засаленный сводник брал за свои услуги сумасшедшие деньги, и, кроме того, Канаш жаждал лично влепить пулю в костистый звериный лоб Баландина. Валентин Валерьянович не привык терпеть поражения, а когда все-таки терпел, не успокаивался, пока не брал реванш. Кроме того, он уже давно никого не убивал собственноручно и успел немного заскучать на спокойной канцелярской работе. Баландин был идеальной мишенью для освежения забытых навыков, да и Рогозин отдал по его поводу совершенно недвусмысленный приказ, который предусмотрительный Канаш между делом не поленился записать на магнитофонную пленку. Но запись записью, а отказать себе в удовольствии лично шлепнуть лагерного волка Канаш просто не мог.
Он снова посмотрел на часы и еще раз обвел площадь внимательным взглядом через окуляр оптического прицела. Мишень все еще не появилась, но на стоянке напротив сквера Канаш с удивлением заметил знакомую спортивную «хонду» ярко-красного цвета. Он навел перекрестие прицела на заднюю номерную пластину и убедился, что видит машину Чека, а не ее двойника.